"Землю, как атомный реактор, надо запустить, и потом она работает долго"

The Prime Russian Magazine, Москва, 7 февраля 2016 г.

А. К.

Когда мы готовили этот номер, то столкнулись с парадоксальным сюжетом: оказалось, что в России, стране с богатейшими аграрными традициями, сегодня почти нет ученых, публицистов, способных проанализировать ситуацию с сельским хозяйством в глобальном контексте, синтезируя последние достижения экономики, социологии, почвоведения, генетики. Вы бизнесмен: чем обусловлен ваш выбор земли как основного рода занятий?

Н. Б.

Тем, что земля - это самый уникальный производственный актив. Если вы правильно занимаетесь землей, то этот актив не амортизируется. Вы можете, бесспорно, его уничтожить, именно так происходит в Соединенных Штатах и в Китае - там огромная проблема с эрозией почвы, ее высыханием, закислением, заболачиванием. Но если вы правильно занимаетесь этим активом, то он работает у вас вечно. И чем дольше работает, тем лучше. В Советском Союзе было два расхожих мнения. Одно - что земле надо давать отдыхать. Это ошибка, после пятилетнего отдыха вам придется еще семь лет вкладывать в землю, чтобы она очнулась. Поэтому нельзя давать земле отдыхать, она должна всегда работать. Другое дело, что должен быть грамотный севооборот и правильный алгоритм работы. И второе - политика "зоны рискованного земледелия", как я ее называю. Этим особенно злоупотребляли при Брежневе, оправдывая просчеты и ошибки. У нас валилось сельское хозяйство, мы были вынуждены импортировать зерно, и мы объясняли это тем, что у нас "зона рискованного земледелия". Такой самообман.

И то и другое, на мой взгляд, - неправда. Если качественно и спокойно заниматься землей, ритмично, то земля приносит устойчивый доход. В центральной полосе России, например в Приволжском федеральном округе, в среднем за пять лет земля может зарабатывать 200

долларов за гектар в год. Это устойчивый средний показатель. Вы можете выращивать сахарную свеклу, где маржа очень высокая, можете сою, где маржа чуть пониже, или пшеницу, где самая низкая маржа, но, чтобы земля правильно работала, нужно выращивать все по кругу. Есть множество научных подходов, которые позволяют вам ритмично заниматься землей и получать прибыль.

Что такое, например, соя? Это очень ценная культура, она содержит в полтора раза больше белка, чем говядина. Из нее делают шрот - отличный корм для скота, особенно высокопородного. Россия всегда сильно зависела от импорта сои и соевого шрота. Но в этом году мы произвели почти два с половиной миллиона тонн сои, это рекорд за все времена, даже в Советском Союзе такого не было. Мы экспериментировали: надо было рассчитать глубину посева, выбрать время, когда обрабатывать поля средствами защиты, время сева, внесения минеральных удобрений… Это процесс тонкой, системной настройки, и когда она происходит, то земля превращается в лучший актив. Пока еще не все в России это осознали.

А. К.

А во всем мире?

Н. Б.

Там давно это поняли, но в Соединенных Штатах земля стоит огромных денег. В Европе - и вовсе космических. Обрабатывается почти все, что можно обрабатывать. В Китае ситуация выглядит ужасно, потому что, имея порядка 120 миллионов гектаров пашни, они эксплуатируют ее так, что уже теряют и будут терять минимум по проценту в год из‑за индустриализации и эрозии почвы. Каждый год у них "убивают" миллион-полтора гектаров пашни. У китайцев очень высокие урожаи, они одни из лидеров в мире, но, на мой взгляд, они достигли пика и теперь будут идти только вниз - прежде всего из‑за варварского отношения к земле.

Земледелие - сложный механизм (это‑то мне в нем и нравится!): надо сочетать органические и минеральные удобрения, постоянно заниматься раскислением почв, особенно если ты поливаешь. В Китае почти все земли орошаемы, и почва сильно закисляется. В результате такой интенсивной обработки земли там идут процессы эрозии почв, запустынивания. То же самое, кстати, происходит в Калифорнии, где сейчас большие проблемы с экологией - уже четыре года стоит засуха. Есть даже версии, что из‑за интенсивного орошения у них меняется климат.

А. К.

Горящие в фильме "Интерстеллар" поля кукурузы - это тот самый экстраполированный тренд?

Н. Б.

Да-да, они тратят воды на орошение больше, чем на потребление людьми. Выкачивают воду из рек и поливают поля.

А. К.

То есть в двух ведущих экономиках мира из земли берут больше, чем она может дать?

Н. Б.

Это больше относится к Китаю, в США уже спохватились, заговорили об устойчивом развитии, о природосберегающих технологиях. Причем если в Америке существует специальная политика - законы, жесткие нормативы, ограничивающие вредные производства и технологии, то в Китае ничего этого нет. У них другая проблема: Китай не может себя прокормить, поэтому скупает землю по всему миру, где только может.

В развитых странах потенциал интенсивного развития сельского хозяйства в основном исчерпан. Даже пресловутые сорта ГМО не дают такого эффекта, как описывается. А между тем население планеты растет каждый год на 100 миллионов человек. Ресурсов при этом становится меньше, потому что в Китае эрозия, земли отбирают под строительство заводов, а отходы потом загрязняют поля и грунтовые воды. С водой у них такая же проблема, как в Калифорнии. В Америке и Европе возможности расширения площади пахотных земель исчерпаны. В Бразилии, чтобы увеличить пашню, нужно вырубать джунгли.

Исходя из всего этого Россия - одно из немногих мест, где можно будет заниматься эффективным сельским хозяйством. У нас 400 миллионов гектаров земли, пригодной для использования. Порядка 100 миллионов - это пашня. Еще 70 - 80 - пастбища. Все остальное просто заброшено. А то, что мы используем, обрабатываем не так эффективно, как в Америке. У нас если в центре поля болото, его просто объезжают и пашут дальше. А, например, в Аргентине его потихоньку засыпают, выравнивают, приводят в порядок. У нас этим пока никто не занимается, но обязательно будут.

Не могу не сказать о климате - он меняется. Зимы стали мягче: у нас в Пензе, например, снег пошел во второй половине ноября и все равно держалась плюсовая температура. Такого не было еще 15 лет назад. И это тоже будет для нас существенным преимуществом.

Еще один ключевой вопрос - вода. В современной экономической науке есть такое понятие: природный капитал. Это земля, вода, воздух и другие природные ресурсы. Для развития экономики они представляют собой такой же важный актив, как денежный и человеческий

капитал. Мой партнер из OLAM International (крупный сингапурский агрохолдинг, владеющий долей в компании "Русмолко". - Примеч. ред.) часто говорит, что Россия - уникальная страна с точки зрения природного капитала.

В Китае, например, и с воздухом большая проблема. А мы по запасам пресной воды - первые в мире. По показателю объема поверхностных вод (это то, что вы в теории можете забирать на производство) мы идем после Бразилии (хотя у них Амазонка и тропические дожди).

В этом смысле Россия располагает ресурсами в достаточном количестве, и это будет играть свою положительную роль. Потому‑то уже сейчас вы обработанную землю в России за три копейки не купите. Брошенные, залежные земли - да, идите и берите, но вам придется вложить туда еще столько же денег. Чтобы привести землю в работоспособное состояние, нужно четыре года и десять тысяч рублей на гектар - это минимум. И вы не будете иметь ничего - просто пахать, удалять сорняки, взламывать подошвы, вносить удобрения. Землю, как атомный реактор, надо запустить, и потом она работает долго, а ты лишь подкидывай, подкладывай…

А. К.

Когда Россия станет крупным игроком на мировом агрорынке?

Н. Б.

Уже стала. Я начинал заниматься сельским хозяйством в 1998 году. Вскоре мы купили первые птицефабрики. Чтобы вы понимали: моей первой задачей как директора было выбить кукурузу, которую в качестве гуманитарной помощи доставляли из США на кораблях в Петербург. Работа министерства сельского хозяйства заключалась в том, чтобы разделить эту кукурузу, а я как руководитель ходил и выбивал ее по кабинетам. Это занимало 70 % моего рабочего времени. Вы можете себе сегодня это представить? Прошло 15 лет, и мы устойчиво входим в число ведущих стран по экспорту пшеницы. При этом качество нашей экспортной пшеницы год от года улучшается.

Вся мировая экономика - это примерно 70 триллионов долларов США. Самая большая доля в ней принадлежит тяжелому машиностроению: машинам, самолетам и т. д. На втором месте - розничная торговля. На третьем - сельское хозяйство. И только потом идет энергетика. Мировое сельское хозяйство - это почти семь триллионов долларов США. Доля России в этом пироге - чуть больше 2,5 %, а доля наших ресурсов составляет приблизительно 15 % от мировых. Наша миссия, или наша судьба, - увеличить объем производства приблизительно в шесть раз. У нас для этого все есть. Мы должны производить продовольствия на триллион долларов.

А. К.

Чего не хватает?

Н. Б.

Капитала. В первую очередь не хватает долгосрочного дешевого капитала. Мы сегодня платим сумасшедшие проценты, вся страна работает на поддержание банковской системы России. У нас нет крупных государственных агрохолдингов, в нашей отрасли очень конкурентная среда, мы воюем, деремся, кто‑то банкротится, кого‑то покупают. Аграрники - самая сильная плеяда бизнесменов из существующих в стране. Раньше мне говорили: берите нефтяников, они такие классные управленцы. Я брал и выяснил: они умеют работать только "в жиру", когда много денег и можно ошибаться на миллиард. В нашем случае таких ошибок не прощают.

Поэтому если бы у нас был доступный и дешевый капитал, мы бы сами все сделали.

У нас фактически нет сельскохозяйственного образования в стране - мы его восстанавливаем сами. Сейчас во всем мире производство сельского хозяйства растет за счет применения биотехнологий, генетики, а мы здесь по многим направлениям существенно отстаем от мирового уровня. Многое надо создавать практически с нуля.

Часто спрашивают, кто лучше работает, агрохолдинги или фермеры. А я всегда отвечаю: "Дайте эффективную ставку - процент или два для аграриев, и мы сами разберемся, кто лучше работает".

Вообще, что такое фермерство? В Европе, например в Голландии, это синоним высокой интенсивности сельского хозяйства. Посмотрите на США: я встречался в Чикаго с фермером, у него семь молочных комплексов, он миллионер - и его тоже называют фермером. Посмотрите на Бразилию, на Аргентину - везде работают хозяйства сумасшедших размеров, потому что они эффективнее, но при этом могут называться фермой.

Так называемый сельский уклад жизни, на мой взгляд, умирает. А мы не хотим это признавать. Полвека назад 30 % населения Европы были заняты в сельском хозяйстве. Сейчас - 4 %. В Америке 50 лет назад было 20 %, сейчас - 2 %. Мы не можем прятаться от научно-технического процесса. Там, где был колхоз и работало 35 тысяч человек, сейчас нужны три. Деревня в том виде, в котором она существует, будет вымирать. И нам нужно практиковать американский подход - укреплять районные центры, делать так, чтобы они были удобны для жизни людей. Молодежь убегает из деревень не потому, что им не хочется ездить на тракторе, а потому, что в XXI веке не хочется сидеть на берегу с удочкой. Приезжаешь в Америку в деревню: там живет

30 - 40 тысяч человек, на центральной улице - одни рестораны. Огромный Wal-Mart. Кинотеатр. Гольф-поле. Там люди жить хотят! А нашим что делать в деревне? В деревянной хибаре жить? По двум улицам разбитым ходить? И в магазин за водкой? Надо укреплять районные центры, перевозить туда людей. Я думаю, не будь революции 1917 года, мы бы пошли именно по этому пути.

А. К.

Ленин называл это американским путем развития капитализма в сельском хозяйстве и как раз сетовал, что царское правительство не дает ему развиваться. Историки с помощью методов многомерного анализа делали типологию районов царской России по уровню развития сельского хозяйства, и любопытно, что эта типология совпала с фронтами гражданской войны. В Российской империи было два наиболее развитых в аграрном смысле региона: с одной стороны, Прибалтика, где были в основном крупные помещичьи латифундии, - она просто сразу ушла из России после революции большевиков, с другой стороны, Юг - Новороссия, Крым, Астрахань, Кубань, Поволжье, где было сильное крестьянское хозяйство, и эти земли оказали наиболее ожесточенное сопротивление красным. А весь Центральный регион, та самая зона рискованного земледелия, крестьянского малоземелья, большевиков поддержал.

Н. Б.

Да, краснодарская земля - одна из лучших в мире. Но, как сказал один мой товарищ, если бы у Моисея был хотя бы один мобильный телефон, он бы сделал за 20 лет то, на что ушло 40. Все на планете поменялось. Даже поколения теперь сменяются быстрее. Конечно, и технологии возделывания земель изменились. Проще обрабатывать поля в Тюмени или Омске, чем, например, в Подмосковье, где все нарезано маленькими кусочками. В Сибири на эти огромные поля ставят комбайн и он идет до горизонта. Думаю, в конце концов Подмосковье вообще будет вытеснено с сельхозрынка и все застроено домами - урбанизации никто не отменял. Люди будут ехать сюда, чтобы жить в городском комфорте, потому что в новом сельском хозяйстве, где высока производительность труда, они в таком количестве не нужны.

А. К.

Но разве во всем мире не популяризируется обратное? Все эти тренды slow food и local food, борьба за органическое фермерство и т. д.? Или это маркетинговый миф, такой же как миф о возвращении винила у меломанов: мол, CD умирают, у винила более душевный звук и т. п.?

Н. Б.

Одно другому не противоречит. Многие люди хотят покупать продукты, выращенные без использования современных технологий, и готовы платить за это немалые деньги. Это их право, хотя пока никто не доказал, что органические продукты полезнее для здоровья. А если есть спрос, то будет и предложение. Иногда, когда я читаю о правилах и стандартах органического земледелия, у меня возникает ощущение, что это чистой воды протекционизм, который изобрели для защиты неэффективных производителей.

Надо, чтобы люди обращали внимание на честность продукта и разбирались бы сами, что они хотят есть, а что нет. Что касается slow food и local food, то это имеет право на жизнь, потому что задает правильное отношение к здоровому питанию. Безусловно, свежая еда хороша. Но при этом нас сложно заставить отказаться зимой от клубники. Зачем? Но если мы можем летом потреблять больше продуктов из наших лесов и с полей, то почему нет?

Мне нравится программа школьного питания в Швеции, Финляндии и Америке: она вся построена на локальной продукции, сезонной еде. Но никто же зимой не оставляет детей без яблок!

А. К.

В Европе, где заоблачная цена земли, сельское хозяйство, по сути, живет за счет субсидий государства. Значит ли это, что если Европа выйдет на свободный рынок, то просто-напросто перестанет быть производителем сельского хозяйства?

Н. Б.

Это потихоньку с ними и происходит.

А. К.

Каким образом будет распределен глобальный агрорынок через 10 - 15 лет?

Н. Б.

По мнению специалистов, есть так называемый зеленый треугольник - его образуют основные производители и импортеры продовольствия. Это Северная Америка, Южная Америка, Австралия, Новая Зеландия. И есть "бермудский треугольник", который это продовольствие потребляет. Это Азия (номер один по импорту - Япония), Индия, Китай и Россия. И вот на наших глазах "зеленый треугольник" превращается в "зеленый квадрат": Россия будет поставлять в Европу, Северная Америка в Европу, Новая Зеландия и Австралия в Африку и Азию, ну и Бразилия, соответственно, в Африку и Азию. В течение десяти лет вы это превращение увидите.

Сейчас уже де-факто мы - одни из крупнейших поставщиков продовольствия. В прошлом году мы вывезли на почти 19 миллиардов долларов продовольствия, а оружия - на 15.

А. К.

Благодаря чему это достигается? Историки утверждают, что особенности истории России, жестокое государство, эксплуатация собственного населения и т. д. вызваны тем, что у нас исторически сформировалось общество с минимальным объемом прибавочного продукта. А это, в свою очередь, было обусловлено тем, что великорусский пахарь имел крайне ограниченный срок работы на земле - с апреля по октябрь вместо периода с февраля по декабрь в омываемой Гольфстримом Западной Европе. Вот, собственно, и все своеобразие русской истории. Больше чем за сам-три мы могли не выйти никогда, ни при Сталине, ни при Иване Грозном - никогда. Что поменялось?

Н. Б.

Технологии. Сейчас на земле еще меньше работают, чем тогда. Семья из десяти человек может спокойно обслужить три тысячи гектаров земли. Что такое "зона рискованного земледелия"? Мы понимаем, что у нас в Пензе окно на уборку урожая меньше, чем у Краснодара: там можно убирать месяц, а у нас - две недели. Значит, мне нужно иметь в два раза больше комбайнов. Сельское хозяйство стало высокопроизводительным и эффективным - вот что поменялось. У меня компания работает круглый год, люди в сезон получают до 100 тысяч рублей в месяц. Когда он заканчивается, они занимаются ремонтом техники, обслуживанием тракторов, садятся на кормовозы. Зарабатывают деньги и думают, как потратить, куда‑то ездят, что‑то смотрят. У нас в деревнях нет проблем с пьянством. Когда человек занят и ведет достойный образ жизни, ему некогда пить.

А. К.

Конечно, у крестьян сначала была страда, от слова "страдание", напряжением всех сил получали этот несчастный урожай, который был все равно меньше даже того, что им было нужно для собственного потребления. А потом оставшиеся полгода сидели и от отчаяния пили и крыли весь белый свет - от царя и помещиков до соседок-ведьм.

Н. Б.

Это вопрос технологии, логистики, производительности труда. Тогда она была крайне низкой (урожайность до революции была на уровне пяти центнеров на гектар, как сегодня у органических фермеров), а сейчас - гораздо выше. В прошлом году я посеял в Тюмени кукурузу, сделал 36 опытных полей. На следующий год оставлю 27. Поэкспериментирую еще лет пять - и покажу вам фантастическую кукурузу в Тюмени.

А. К.

Почему эту проблему не решил Советский Союз с его ресурсами, с его научными школами?

Н. Б.

Потому что индустриализацию мы проводили за счет сельского хозяйства. Например, именно тогда мы потеряли до 50 % молочного стада, и последствия этого ощущаются даже сейчас. В 50‑е годы вроде начали поворачиваться к сельскому хозяйству, и то рывками, не системно, но оно уже было такое обескровленное, что вливания фактически не помогали. Да и приоритет у нас тогда был другой - военно-промышленный комплекс.

Интенсификация пришла с уходом государства из этой отрасли. Все, что мы сегодня получаем, - плоды частного бизнеса, и это принципиально важно. Я считаю, что нефтяная отрасль оттого и стагнирует, что в ней отсутствует частная инициатива, поэтому они и проспали сланцевую революцию. Я думаю, лет через десять вся сырьевая прослойка наших олигархов сдуется. Все их могущество было построено на дорогих нефти и газе. Я не верю в цену нефти более 50 долларов за баррель. Теперь она долго будет плясать вокруг этой цифры.

 Вернуться к списку статей